ИСТОРИЯ ОДНОГО ПОРТРЕТА

Автор Татьяна Кирсанова, нефролог, ревматолог

Перед нами один из самых интересных групповых портретов голландской школы XVII века, представляющий собой необычайно искусное изображение семьи художника Якоба Йорданса. Знаменитый фламандец изобразил себя со своей женой Катариной ван Норт и их первенцем, дочерью Элизабет.

В саду любви

Супруга живописца сидит в кресле, ее легко узнать по миндалевидным глазам, выступающему носу и слегка опущенной нижней губе. Их очаровательная дочь, одетая по последнему слову детской моды того времени, держит корзинку с цветами в правой руке. Автопортрет самого Йорданса поражает своей уверенностью и свободой: он стоит прямо, его правая рука опирается на деревянную спинку кресла, стопа – на нижнюю перекладину, в левой руке он держит лютню. Доподлинно неизвестно, играл ли художник на музыкальных инструментах, и, по всей видимости, этот предмет использован в качестве символа семейной гармонии. И это не единственный символ на картине. Искусствоведы утверждают, что картина относится к давней традиции, когда главные герои изображались в типичном jardin d´amour (саду любви). Этот обычай довел до кульминации Рубенс, а своего апогея традиция достигла благодаря живописцу Ватто (1684–1721). Сплетение виноградных лоз символизирует нерасторжимость супружеской связи. В верхнем левом углу можно увидеть фонтан в виде купидона – это было особенностью садов любви, и Купидон, сын Венеры, богини, рожденной из морской пены, отождествлялся с самой Любовью. Попугай позади – мотив, который можно найти в нескольких работах как Йорданса, так и Рубенса, здесь он символизирует добродетель супружеской верности.

Фрукт, который маленькая Элизабет держит в левой руке, также является символом любви, а цветы в ее корзине олицетворяют невинность и чистоту. Наконец, собака, выглядывающая из‑за ног художника, – преданное животное намекает на верность как основу тесного союза, который все супруги должны сохранять на протяжении всего своего существования.

Элегантная пара одета во все черное с эффектными белыми воротниками и кружевными манжетами, а у платья Катарины к тому же вышитый лиф. На ней также изысканный головной убор, украшенный драгоценным камнем, и крупный жемчуг в ушах. Помимо дочери пару сопровождает еще одна женщина. Если судить по ее одежде и расположению (она хоть и в центре композиции, но позади семьи художника), то это служанка. Ее наряд, более богатый по цвету, контрастирует со строгой аристократичной одеждой семьи живописца. Служанка держит корзину с виноградом, ее шею обрамляет высокий кружевной воротник, и она носит высокую шляпу.

И именно служанка стала героиней нашего небольшого исследования.

Убедительное изображение ревматоидного артрита

Отек мягких тканей вокруг межфаланговых суставов и покраснение кожных покровов вокруг них бесспорно говорят о воспалении, то есть об артрите. Если приглядеться, то можно отметить начавшееся отклонение V пальца в сторону локтевой кости, обусловленное подвывихом в пястно‑фаланговых суставах с выступанием головок пястных костей, а также лучевую девиацию лучезапястного сустава. Кроме того, создается ощущение ограниченности движений: служанка с трудом держит небольшую корзину, неловко поддерживая ее снизу, напрягая кисть. Снижение силы захвата – также довольно чувствительный признак активности болезни, часто поражающей мелкие суставы кистей.

Пожалуй, это одно из самых убедительных изображений ревматоидного артрита в живописи. Как известно, болезнь начинается постепенно, на начальном этапе поражаются мелкие суставы кисти (фаланг пальцев), все больше и больше ограничивая движения. Очевидно, служанка продолжала работать, преодолевая утреннюю скованность.

Знакомый недуг

Считается, что ревматоидный артрит – болезнь древняя. Ее следы обнаружили на останках индейцев доколумбовой Америки, которые предположительно жили в 4500 г. до н. э. В «гинекологическом» папирусе известного врача Древнего Египта Кахуны описаны многочисленные ревматологические симптомы, встречающиеся у женщин, поражающие «все части тела/каждую часть тела», при этом «каждую часть тела как будто бьют», поражаются симметрично «две ноги» или «руки», причем даже на руках вовлеченными оказываются одинаковые «стороны». Эти боли сопровождаются «страданиями в полостях двух глаз, влагалища, свода головы и во рту». На самом деле такое сочетание симптомов не очень похоже на ревматоидный артрит, скорее оно предполагает реактивный гонококковый артрит. Но в любом случае описание Кахуны подтверждает, что про ревматические болезни знали с древних времен и даже каким‑то образом пытались их систематизировать.

Первое же описание ревматоидного артрита как самостоятельной нозологической единицы (тогда его назвали первичной астенической подагрой – la goutte asthénique primitive) было сделано всего два столетия назад французским врачом Ландре‑Бове в 1800 году. Тем не менее множественные изображения различных деформаций суставов в Средние века, в период, когда инфекционные заболевания встречались намного чаще, позволяют предположить, что уже не только врачи, но даже художники хорошо знали ревматоидный артрит.

Загадочная антверпенская болезнь

Сколько прожила служанка и что с ней было дальше? Эта информация до нас, увы, не дошла. А вот трагическая судьба главного героя картины Якоба Йорданса и его дочери доподлинно известна. Сам Йорданс умер в октябре 1678 года от загадочной антверпенской болезни (секрет ее до сих пор не открыт, «английский пот», zweetziekte или polderkoorts по‑голландски), от которой в тот же день погибла и жившая в доме отца его незамужняя дочь Элизабет. От момента начала болезни до смерти прошли всего лишь сутки. Эта инфекция неясной этиологии часто заканчивалась смертельным исходом в течение нескольких часов с момента появления первых симптомов. Она несколько раз «прошла» по Европе, каждый раз унося до половины населения. Болезнь начиналась с озноба, головокружения и головной боли, а также сильных мышечно‑суставных болей. Через несколько часов присоединялась лихорадка и сильнейший пот. Характерным признаком болезни была сильная сонливость, часто предшествовавшая наступлению смерти после измождающего пота: считалось, что если человеку дать уснуть, то он уже не проснется. Так и случилось с Йордансом и его дочерью.

Отец и дочь были похоронены вместе, под одной надгробной плитой на протестантском кладбище в Путте – там же, где ранее была похоронена жена художника Катарина. Через год после смерти Йорданса его сын внес щедрое пожертвование на детский дом для девочек. По всей видимости, это предполагало завещание художника, который славился своей добротой. Хотя текст завещания был утерян, до нас дошло множество других документов, подтверждающих его милосердие и уникальную по тем временам способность к состраданию. Скорее всего, и служанка, увековеченная на семейном портрете, потеряв возможность работать, не осталась без помощи семьи художника.